отрывок из рассказа "Гондурас")))))
Оставив деда греться на солнышке, Лёшка по дороге домой решил забежать к своему другу Ваське, предупредить, что подвязал его в помощь тёзке, и чтобы он был готов через пару дней идти копать у того огород.
На тихий скрип калитки из собачьей будки выбрался Гондурас – небольшая мохнатая дворняга с умильной рыжей мордочкой и короткими лапами. Увидев Лёшку, Гондурас тявкнул пару раз, нехотя вильнул хвостом и тут же убрался обратно.
Эту дворнягу лет пять назад притащил Юрка – старший брат близнецов. Нашёл повешенной в лесу. Когда Юрка подошёл – заинтересовавшись шорохом в кустах шиповника – собака дёргалась уже из последних сил. То, что дворняжка не задохнулась сразу, было просто чудом. Она была жива только потому, что от судорожных движений ветка дерева – к которой была прикручена верёвка – надломилась, и собачонка висела на ней, запутавшись в ветках шиповника. Её задние лапки едва касались земли, и она, пытаясь найти опору, судорожно скребла ими, оставляя неглубокий след от когтей.
Приподняв маленькое тельце, Юрка ослабил петлю и снял верёвку с тонкой шеи. Видимо смирившись с неминуемой смертью, собака уже не шевелилась и висела в Юркиных руках словно тряпочка. Положив несостоявшуюся покойницу на траву, Юрка потрепал по мохнатому боку, путаясь пальцами в длинной шерсти, слипшейся грязными сосульками. Но дворняжка лежала не шевелясь, вытянув короткие лапы. Полуприкрытые глаза заволокла мутная плёнка, язык вывалился и висел между белыми острыми, словно лезвия, зубами, касаясь травы. И только по едва вздымающимся от тяжёлого дыхания бокам, можно было понять – она ещё жива.
Легко подняв собачонку, Юрка засунул её за пазуху и пошёл домой.
Увидев едва живую дворнягу, Татьяна – Юркина мать – заворчала, что нечего таскать в дом всякую полудохлую дрянь. А сама пошла греть воду, чтобы её вымыть, «а то не хватало ещё блох нацеплять». Юрка, не обращая внимания на мать, налил в блюдечко молоко и попытался напоить спасённую – собачонка немного пришла в себя и пыталась подняться на ослабевшие лапки.
Когда из школы вернулись восьмилетние близнецы, собака уже вылакала блюдце молока и – пусть чуть прихрамывая, но всё равно довольно бодро – бегала по комнате, стуча когтями по деревянному полу. Вымытая шёрстка переливалась рыжими, уходящими в красноту, всполохами. Правда, расчесать себя дворняжка не дала, но Татьяна и не настаивала. Вода в тазике после мытья окрасилась в грязно-красный цвет. И женщина подозревала, что если только дворняга не вывалялась в каких-то отходах, то её длинная шерсть, скорее всего, прикрывает раны. Поэтому Татьяна лишь кое-где осторожно вырезала свалявшиеся колтуны.
Василиса пришла в восторг от новой питомицы. Маленький рыжий комочек тут же получил кличку Лисичка и без раздумий был зачислен в любимицы.
Но очень скоро домашние поняли, что Лисичка не настолько проста и мила, как казалось с первого взгляда
В отношении спасённой дворняги домашние ошиблись, по крайней мере, трижды.
Во-первых, она была не такой молодой, как им думалось вначале. Несмотря на мелкие размеры, подходящие скорее щенку, Лисичка была довольно взрослой собакой.
Во-вторых, рыженькая Лисичка оказалась не миленькой сучкой, а очень даже кобельком. И это выяснилось, как только её выпустили во двор и она, задрав заднюю лапу, немедленно пометила крыльцо, забор и ногу вышедшего покурить Юрки. Пришлось срочно переименовывать Лисичку в Лисика.
Третья ошибка была самой фатальной.
Внешность Лисика совершенно не соответствовала его характеру.
Первой с этим столкнулась Василиса. Как только Лисик, по мнению Василисы, оправился от пережитого, она решила поиграть с ним. Подхватив пушистый комочек на руки, она умильно засюсюкала, собираясь прижаться лицом к мягкой шёрстке. И тут же испуганно отпрянула, когда возле самого носа с громким клацаньем сомкнулись острые зубы. Василиса от неожиданности уронила Лисика и испуганно уставилась на него. Но тот опять превратился в безобидного пёсика и, спрятав хвостик между дрожащих лап, жалостливо смотрел на девочку блестящими влажными глазами.
Второй жертвой нового жильца стал Фёдор – муж Татьяны и отец семейства. Вернувшись вечером домой – пьяный и злой – и, столкнувшись во дворе с женой, он затеял скандал. Лисик вылез из будки и, поджав хвостик, осторожно, бочком подобрался поближе. Когда Фёдор на упрёки жены замахнулся – не столько для удара, сколько для удержания равновесия – Лисик, с неожиданной для его роста прытью и скоростью, словно мячик подпрыгнул на месте и вцепился в занесённую руку. Спасло Фёдора то, что на нём был надет толстый ватник, и длины зубов не хватило, чтобы его прокусить.
Пытаясь избавиться от собаки, Фёдор тряс рукой, тянул за лапы, бил, пробовал другой рукой разжать сомкнутые челюсти. Но всё было бесполезно. Лисик ни на что не реагировал. Он расслаблено висел на руке и даже глаза прикрыл, словно происходящее его не касалось, но челюсти не разжимал. Избавиться от Лисика удалось, только сняв куртку. А Фёдор ещё долго ходил с огромным фиолетовым синяком на предплечье, разлившимся вокруг четырёх маленьких дырочек, оставшихся от острых клыков.
Фёдор даже протрезвел от неожиданного нападения. И обозлился ещё больше. Придя в себя, он тут же решил утопить бешеную тварь. Но на защиту Лисика встала вся семья во главе с Татьяной, и Фёдор вынужден был смириться.
Поначалу они решили, что дворняга просто не любит пьяных и пугается резких движений. Но со временем вынуждены были признать, что маленькая пушистая собачка, похожая на мягкую игрушку, на самом деле хитрая, мстительно-злобная акула, нападающая молча, но неотвратимо и безжалостно. Лаем Лисик удостаивал только тех, кого признавал своим
Все, кто видел Лисика впервые, были обмануты его безобидной внешностью.
Завидев незнакомца или просто малоприятного ему человека, Лисик, поджимая пушистый хвостик, тихо поскуливая и припадая на задние лапы, осторожно отбегал в сторону, либо молча пропускал посетителя к крыльцу, делая вид, что это его не касается. Но как только человек, уверенный в полной бесполезности охранника, поворачивался спиной, Лисик молча бросался вперёд, когда от него меньше всего ожидали и, вцепившись мёртвой хваткой, повисал на ноге, сжимая челюсти словно капкан.
Первым назвал Лисика Гондурасом сосед. Не обращая внимания на маленькую дворняжку, он спокойно зашёл во двор и поднялся на крыльцо. Но в последний момент что-то заставило его обернуться. Увидев раскрытую пасть собаки, намеревающейся укусить, мужчина сумел увернуться от острых зубов. Заскочив в сени, захлопнул дверь перед злобной оскаленной мордой и потрясённо пробормотал: «Блядь! Это что за Гондурас?!»
Имя прилепилось намертво. Соседи, а за ними и хозяева, стали называть эту мелкую бестию только так. И та охотно отзывалась на кличку. И только Василиса время от времени вспоминала, что первоначально собаку звали милым именем Лисик. Но все, и даже сам Гондурас, стойко игнорировали этот факт.
Был ли Гондурас злобным и хитрым от рождения или стал таким исходя из своего горького опыта – никто не знал. Несмотря на неуживчивый характер новые хозяева всё равно любили его. Каждый по-своему, конечно. И жалели. В те редкие разы, когда Гондурас разрешал себя гладить, под густым подшёрстком можно было нащупать следы шрамов.
Сам Гондурас имел ко всем устоявшееся отношение. И изменить его не могло никакое, даже самое вкусное угощение. Поэтому соседи, наученные горьким опытом, прежде чем зайти во двор, громко стучали у калитки, вызывая Татьяну. Хозяйку Гондурас уважал и почему-то боялся как огня, хотя та ни разу не только не ударила его, но даже не повысила голос. Своего спасителя Юрку он боготворил. Василису снисходительно терпел. Вечно пьяного – ныне покойного – отца семейства презирал и не упускал возможности цапнуть. Ваське и Лёшке немного симпатизировал. Ко всему остальному миру – не делая исключения ни для мужчин, ни для женщин, ни для детей – Гондурас испытывал искреннюю, кристально чистую, ничем незамутнённую ненависть.
)))
Вы знаете, как орлица выбирает себе отца для своих орлят?
Она делает такую интересную вещь. С дерева или куста она отламывает веточку, берёт её в клюв, поднимается на большую высоту и с этой веточкой начинает там кружить. Вокруг самки начинают летать орлы, тогда она бросает эту ветку вниз, а сама смотрит. И вот какой-то орёл подхватывает эту ветку в воздухе, не дав ей упасть, а затем приносит её к самке очень аккуратно, из клюва в клюв. Орлица берёт эту ветку и опять бросает вниз, самец вновь её ловит и приносит ей, а она опять бросает… И так повторяется много-много раз. Если на протяжении определенного времени и неоднократных бросаний ветки орёл каждый раз подхватывает её, то самка выбирает его, и они спариваются с ним.
Зачем она это делает, вы потом поймёте.
Затем они собираются высоко на скале, вьют гнездо из жестких прутьев, и мама с папой начинают выдирать из себя, из своей собственной плоти, клювом пух и перья. Этим пухом и перьями они выстилают гнездо, забивают все дырки в нём, делают его мягким и тёплым. В такое мягкое и теплое гнёздышко орлица откладывает яйца, затем они высиживают птенцов. Когда появляются орлята (а они приходят на Свет Божий такими маленькими, голенькими, немощными), родители прикрывают их своим телом, пока они не окрепнут. Заслоняют крыльями от дождя, от палящего солнца, носят им водичку, пищу, и птенцы растут. У них начинают расти перья, крепнут крылья и хвост.
И вот они уже оперились, хотя ещё маленькие. Тогда мама с папой видят, что уже пора...
Папа садится на край гнезда и начинает колотить по нему крыльями: молотит, колотит, трясёт это гнездо. Для чего? Для того, чтобы выбить все перья и пух, чтобы остался только жесткий каркас из веток, который в самом начале они сплели и сложили. А птенцы сидят в этом вытрясенном гнезде, им неудобно, жестко, и они не понимают, что же случилось: ведь мамочка и папочка были раньше такие ласковые и заботливые. Мама в это время летит куда-нибудь, ловит рыбку и садится где-то метрах в пяти от гнезда, чтобы птенчики видели. Потом на виду у своих птенцов начинает эту рыбу потихонечку есть. Птенцы сидят в гнезде, орут, пищат, не понимают, что же случилось, ведь раньше всё было по-другому. Мама с папой их кормили, поили, а теперь всё пропало: гнездо стало жёсткое, перьев и пуха уже нет, и ещё родители сами рыбу едят, а им не дают.
Что же делать? Кушать ведь хочется, надо выбираться из гнезда. И тогда птенцы начинают делать движения, которые они никогда раньше не делали. Они и дальше их не делали бы, если бы родители продолжали с ними нянчиться. Птенцы начинают ползти из гнезда. Вот орлёнок вываливается, такой неуклюжий, еще ничего не умеет, ничего не знает. Гнездо стоит на скале, на отвесном утёсе, чтобы никакие хищники не подобрались. Птенец срывается с этого склона, брюхом по нему едет, а потом летит в пропасть. И тут папа (тот, который ловил когда-то веточки) стремглав бросается вниз и ловит себе на спину этого орлёнка, не дав ему разбиться. И потом, на спине, он поднимает его опять в неудобное гнездо, опять на скалу, и всё начинается сначала. Эти птенцы падают, а отец их ловит.
У орлов ни один орлёнок не разбивается.
И вот в какой-то из моментов падения орлёнок начинает делать движение, которого никогда раньше не делал: он расправляет на ветру свои боковые отростки-крылья, попадая в поток воздуха и таким образом начинает летать. Так орлы учат своих птенцов. И как только птенец начинает летать сам, родители берут его с собой и показывают места, где водится рыба. Они уже не носят её ему в клюве.
Это очень хороший пример того, как нам воспитывать своих духовных и физических детей. Как важно не передержать их в тёпленьком гнездышке! Как важно не перекормить их рыбкой, когда они и сами уже могут её ловить! Но с какой заботой мы должны научить их летать, посвящая этому свои силы, и своё время, и мудрость, и навыки! Не зря самка выбирает самца, бросая веточку. Она же не хочет, чтобы её дети разбились. Выберешь нерадивого папашу без проверки, а потом детей не досчитаешься... У орлов и так птенцов мало, один или два...
В. Жемчуг
Что кому сбрехала рыжая лиса
мне неведомо,
но я секрет раскрою –
из сусеков, миру кажа телеса,
колобков ведь вышло не один,
а двое.
Без портков, без провианта налегке
два ушлёпка, зародившиеся в тесте,
поклялись друг другу сразу на крови на муке,
что до самой расчленёнки будут вместе.
Глаз ласкала ширь полей и гладь пруда –
широка страна родная, знаем, иха,
оттого и непонятно – ну, куда
покатились эти два съедобных психа?!
Колобки
(по правде если говоря)
покатились, чудеса явив сноровки,
через горы, океаны и моря
без развал-схожденья и балансировки.
То ли в них взыграл намешанный Кагор,
то ли клятва иха силу потеряла –
был один уж за хребтом Кавказских гор,
а другой аж докатился до Урала.
Обогнув земной,
катясь упорно,
шар,
(как гласили криминальные нам сводки)
пара этих не черствеющих лошар,
аккурат, столкнулись где-то на Чукотке.
Пот струился от макушки до лобка.
Ждал их финиш долгожданный впереди,
но
два от скорости движенья колобка
аж слепились неотрывно воедино.
Кто их видел, только крикнул:
«О-бал-де-ееееть!!»
Если пристально, внимательно и зорко
вертикально на придурков поглядеть
выходила аппетитная восьмёрка.
А смотреть горизонтально коль и в лоб –
колобки те
(что стоят в «пропавших списке»,
вразнобойку были – половинки }}}оп,
ну, а вместе – аппетитнейшие сиськи.
㋡
И заблудших круглых этих двух чудил
повезли опять в сусеки в темпе скором.
Я там тоже был…
мёд, пиво же не пил…
Не положено пить пиво волонтёрам.
Одному моему знакомому очень не нравилась сказка «Курочка ряба». Он не понимал ее. Поступки героев этой сказки казались ему дикими выходками. Рассуждал он примерно так.
«Жили себе дед да баба. Была у них курочка ряба» – это нормально: деды и бабы действительно живут на свете, и у них обычно водится какая нибудь живность. «Снесла курочка яичко – яичко не простое, а золотое» – что же, предположим. Примем это как допущение… А вот дальше… Дальше начинаются совершенно не мотивированные действия героев. Посудите сами: «Дед бил, бил – не разбил». Зачем, спрашивается, он это яичко бил, если понял, что оно золотое? Золотые яйца не бьются – каждому ясно. «Баба била, била – не разбила» – экая глупая баба! Мало ей, что яйцо золотое, так ее и печальный пример деда ни в чем не убедил… Идем дальше: «Мышка бежала, хвостиком махнула – яичко упало и разбилось». Как же оно, интересно, разбилось, когда золотые яйца (см. выше) не бьются? Ладно, примем это как второе допущение. Но что ж потом? А потом – «Плачет дед». С чего бы это? Ведь за минуту до разбиения яйца мышью сам он стремился к тому же результату! Очень непоследовательный получается дед… Или этот дед настолько мелочен, что ему важно, кто именно разбил яйцо? Непонятно. «Плачет баба» – опять же глупая баба! Механически повторяет все, что делает дед. «А курочка кудахчет: «Не плачь, дед…» – Стоп! Если курочка ряба умеет говорить, то почему же раньше она молча следила за бессмысленными поступками деда и бабы, почему не возмутилась, не объяснила ситуации? Подозрительная курица… Так вот, она говорит: «Не плачь, дед, не плачь, баба, снесу я вам яичко другое – не золотое, а простое!» Тоже мне, утешение: плакали то они о золотом!.. И вообще – будь яичко с самого начала простым, никакой трагедии не произошло бы: дед благополучно разбил бы его с первого раза без посторонней помощи. И даже баба бы разбила. Но на этом сказка кончается. Что ж это за сказка такая? А вот представим себе: «Жили себе дед да баба. Была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко – яичко не простое, а золотое. Обрадовался дед. Обрадовалась баба. Взяли они яичко и понесли на рынок. И там за это золотое яичко продали им десять тысяч простых. Сто яичек они съели, а остальные протухли»… Чудная сказка! ))
Попал дед золотую рыбку....
Взмолилась золотая рыбка: отпусти дед, любое желание исполню!
Желаю стать героем Советского Союза!
.......и остался дед один одинёшенек с двумя гранатами против пяти вражеских танков.......