Сказка про рыбку, старика и старуху
Веник Каменский
Там, где ушицей тянет из старых кухонь, где от ж/д платформы летят гудки,
Жил-поживал старик со своей старухой возле холодной мутной Исеть-реки.
Жил-поживал, добра наживал и нажил: двушка ( не в центре, дальше пойдёшь - базар),
Кот на окне, а в банке - ротанчик Сажа (пойман в реке два года тому назад).
...маятник жизни рубит - сечёт секунды. Запах лекарства. Дед задремал, кажись.
Бабка ротану шепчет: "Уж больно скудно...рыбка, ты дай ему хоть годок пожить.
Вот - завелась хвороба, змея в колоде. Сразу - четвёртой стадии...вышел весь."
Если просить ротана - полегче вроде. Бог далеко, не слышит, а рыбка здесь.
Тихо в дому...какой человек нужнее? Чтоб говорить? Важнее - вдвоём молчать.
А за окном клубничный закат болеет, солнце далёкий Бог приложил - печать.
А за окном - посёлок, страна, планета. Столько людей, а нужен одной жене.
Прочим - и даже рыбке - и дела нету. Просит старуха: "Дай хоть полгода мне,
Чтоб просыпаться вместе, поить компотом, чтоб показать, какой получился слон –
Сшила его из старых своих колготок, будет играть соседкина Айшахон,
Я называю девку попроще - Анькой..."
Крепко заснул старик, тяжело дыша.
Бабка ротана в тесной стеклянной банке тащит к воде сквозь заросли камыша.
Льётся Исеть в старухины сапожишки. "Ладно, плыви...за это - хоть месяц дай!
Месяц...ведь я не жадная...месячишко." А вдалеке - луна и собачий лай.
Кот на окне...а рыбки-то нету в доме, где-то башку в речную суёт траву.
...пять январей онколог ворчит: "Феномен...", даже собрался вроде писать в Москву.
А на реке туманы стоят, туманы, крик поездов с моста разрывает тьму.
Вот интересно - сколько живут ротаны? Так же, как люди - как повезёт кому?
А на Исети ловят на хлеб и муху, на мотыля с перловкою рыбаки...
Тихо живёт старик со своей старухой возле холодной мутной Исеть-реки.
Пасиб Ириш, самому нравятся))) однако стихо на злобу дня:
Мелым мело в краю моём
Среди недели.
В обнимку в кухне мы вдвоём
С котом сидели.
Как будто пудру рассыпал
Незримый конник…
Мой кот зевнул и тушей пал
На подоконник.
То ветер снег сорвал с коры,
То ветви поднял…
Я сетку против мошкары
Убрал сегодня.
Почти беззвучно мявкнул рот:
«Как в мире лепо!».
Полгода видел бедный кот
Лишь в клетку небо -
Так смотрят, выйдя из тюрьмы
Лишь арестанты…
К земле из белой кутерьмы
Снежат десанты.
Пока чернеет силуэт
На фоне белом,
Почти расслабился поэт
Душой и телом.
Белым бело… В декабрьский шторм
Метель бы слушать…
Пойду коту насыплю корм –
Кот хочет кушать.
Кавалер целует даму
В кисть руки, согнув хребет,
И ведёт на мелодраму,
А позднее – на балет.
И на оперу позднее,
А потом на водевиль.
В ресторан приходит с нею,
Где изыск, богатство, стиль.
Дарит брошку из Парижа,
Попросив закрыть глаза.
Он не против стать поближе
И она как будто за.
Но ещё, понятно, рано,
Здесь пока этап иной.
В планах снова мелодрама
И балет очередной.
Так их дни задорно мчатся
К февралю от сентября.
А могли б совокупляться
И не тратить время зря.
Помолчим... Тишина пусть расскажет,
Приоткрыв ту скрипучую дверцу,
Обнажив, наши души покажет,
Пробирая до самого сердца.
Помолчим... Ведь слова здесь излишни,
Каждый вспомнит когда-то былое:
Горький плач, крики эхом неслышно,
То, что вглубь, задевает живое.
Помолчим... Временами так надо -
Про себя поразмыслить о главном.
Лучше вслух промолчать и не падать,
Чем упасть громко и своенравно.
Помолчим... И стихами опишем
То, о чём никому и не скажем.
Полистайте поэта афишу
И поймёте - всё было о важном.
Никто не называл ее
бабой Шурой –
исключительно Александрой Петровной,
бывало, как выйдет она за калитку,
как пойдет со спиною ровной,
как у студенточки,
так и матерятся восхищенно вслед,
как и не бывало пятидесяти лет.
А судьба как у всех, чего там такого,
вышла замуж рано за тракториста Смирнова,
смирным и был, любил ее, помер в сорок
посадила шиповник и астры на земляной взгорок.
Учила детей в школе, своих пацанов растила,
ухажеры, конечно, были:
как пойдет она вечером по долине стылой,
по мареву из полыни, так сердце станет,
пригласить бы на танец,
да она все с детишками,
а если не с ними, то с книжками.
А как вышла на пенсию, так чего начала:
Набрала стройматериалов, фанеры, стекла
и принялась мастерить
летательный аппарат без топливного тягла.
По-простому – лодчонку и два крыла.
Объясняла про экологию,
дескать, время нефти ушло,
дескать, как прекрасно будет летать в магазин
в соседнее, к примеру, село.
«А потом, – говорила она, – я встану однажды рано
и улечу в рассвет к Смирнову моему Степану».
«Думаете, – говорила, – самолеты разве долетают до рая?
У них же выбросы, топливный след, отрава сплошная,
а вот я на лодочке моей полечу,
да за лес, за поле на ней полечу,
полечу по солнечному лучу…».
Двадцать первый век, в библиотеке есть Интернет,
выяснили, конечно, что шансов нет,
но почему-то смотрели,
почему-то ей не мешали,
как она в расписанной розами шали
забивает гвозди, паяет пластик.
Добрый вечер, Александра Петровна, помочь ли чего, здрасте.
Просто однажды она закончила эту лодочку,
птиченьку свою, перепелочку,
и все собрались
так на площади и стояли,
словно гипсовые советские изваяния,
а она в свою лодочку забралась,
надела очки, сощурила глаз
и полетела.
И как она летела, боже мой, как она летела...
Анна Долгарева
Бургонское.
Агриппе д'Обинье.
Что нужно дворянину? - Добрый конь,
Рапира, золота звенящий слиток,
А главное - бургонского избыток,
И - он готов хоть в воду, хоть в огонь!
"Ты пьян, Вентре?" - Подумаешь, позор!
Своих грехов и мыслей длинный свиток
В бургонское бросаю, как в костер, -
Кипи и пенься, солнечный напиток!
Когда Господь бургонского вкусил,
Он в рай собрал всех пьяниц и кутил.
А трезвенников - в ад, на исправленье!
Я в рай хочу! пусть скажут обо мне:
"Второй Кларенс, - он смерть нашел в вине" -
Еще вина! В одном вине спасенье!
Сумерки.
Прощальные лучи кладет закат
На розовеющие черепицы;
Еще блестит сквозь сумерки река,
А в переулках полутьма клубится.
Лазурь небес лиловый шелк сменил,
И угасают блики в стеклах алых,
На баллюстрады Нотр-Дам взгляни,
На каменное кружево порталов:
Там пробудились мудрые химеры!
В оскале хитром обнажив клыки,
Они глядят на город в дымке серой,
От любопытства свесив языки...
И впрямь, занятно поколенье наше:
Король - смешон, шут королевский - страшен...