О Возрасте.
Если хочешь ты жизнь прожить счастливо,
Чтоб Лахеса дала увидеть старость, -
В десять лет ты играть, резвясь обязан,
В двадцать должен отдаться ты наукам,
В тридцать лет ты стремись вести процессы,
В сорок лет говори изящной речью,
В пятьдесят научись писать искусно,
В шестьдесят насладись приобретенным,
Семь десятков прошло – пора в могилу;
Если восемь прожил – страшись недугов,
В девяносто рассудок станет шатким,
В сто и дети с тобой болтать не станут.
Как только женщины будут поставлены вровень с нами, они станут выше нас. “Катон”
Так уж все устроено: не рады своей жизни не только те, кто претерпевает несправедливости, но и те, кто их творит. Я вообще часто спрашиваю себя; желание разрушать чужие жизни не тогда ли возникает, когда в своей желаний и радостей почти нет.
И вот теперь сижу и внушаю себе, что на этой способности выносить невыносимое, и жить дальше, и делать то, что привык делать, на этой противоестественной привычке и зиждется все основание рода человеческого. Когда я говорил это прежде, - то были слова стороннего наблюдателя, ибо ты в этой жизни всего лишь наблюдатель, покуда не обретешь близкого себе, близкого настолько, что его несчастья будут надрывать тебе сердце.
Куда мне теперь? Можно ли помыслить такой мир, такое время, где я пришелся бы к месту? Некого спросить. Это и есть ответ.
…доносился нестройный гул толпы. Этот звук ни с чем не спутать: ни одна тварь, собравшись в стадо, не производит такого отвратительного шума, как люди.
Боги жестоки. От них нет спасения ни во сне, ни в безумии, ибо они властны даже над нашими грезами. Более того, именно тогда они приобретают над нами наибольшую власть. Спастись от их могущества (если это вообще возможно) удается только тому, кто ведет трезвый образ жизни, всегда сохраняет ясный ум, постоянно трудится. Такой человек не слушает музыки, не смотрит слишком пристально ни на землю, ни на небеса и (это в первую очередь) никогда ни к кому не испытывает ни любви, ни привязанности.
Любить и терять любимых – и то и другое в природе вещей. Если, принимая первое, мы не можем вынести второго, мы проявляем тем самым нашу слабость.
Узник терпит свое заточение, пока нет надежды на побег. Стоит только ей появится, стоит ему глотнуть воздуха свободы, как он в ужасе взирает на свое соломенное ложе и вздрагивает при звуке кандалов.