так против экстерьера не попрёшь))) гончие ж мы ушла, а то торможу тут
, уже обед подкрался, а мы не завтракавшие...
Меня облапошил Бродский,
Написав свои лучшие строчки;
Подставил однажды Есенин,
Утонувший в листве весенней.
Сиди мне теперь и майся,
Пытайся, стремись,старайся,
Чтоб хоть бы одна буква
Была как у них, у умных...
Отдай ты нафик его Тайному) попей козью наку с чайком
А. А.
Прошло что-то около года. Я вернулся на место битвы,
к научившимся крылья расправлять у опасной бритвы
или же – в лучшем случае – у удивленной брови
птицам цвета то сумерек, то испорченной крови.
Теперь здесь торгуют останками твоих щиколоток, бронзой
загорелых доспехов, погасшей улыбкой, грозной
мыслью о свежих резервах, памятью об изменах,
оттиском многих тел на выстиранных знаменах.
Все зарастает людьми. Развалины – род упрямой
архитектуры, и разница между сердцем и черной ямой
невелика – не настолько, чтобы бояться,
что мы столкнемся однажды вновь, как слепые яйца.
По утрам, когда в лицо вам никто не смотрит,
я отправляюсь пешком к монументу, который отлит
из тяжелого сна. И на нем начертано: Завоеватель.
Но читается как «завыватель».
.
А в полдень – как «забыватель».
.
И. Бродский