Все это было, было.
Все это нас палило.
Все это лило, било,
вздергивало и мотало,
и отнимало силы,
и волокло в могилу,
и втаскивало на пьедесталы,
а потом низвергало,
а потом - забывало,
а потом вызывало
на поиски разных истин,
чтоб начисто заблудиться
в жидких кустах амбиций,
в дикой грязи простраций,
ассоциаций, концепций
и - просто среди эмоций.
Но мы научились драться
и научились греться
у спрятавшегося солнца
и до земли добираться
без лоцманов, без лоций,
но - главное - не повторяться.
Нам нравится постоянство.
Нам нравятся складки жира
на шее у нашей мамы,
а также - наша квартира,
которая маловата
для обитателей храма.
Нам нравится распускаться.
Нам нравится колоситься.
Нам нравится шорох ситца
и грохот протуберанца,
и, в общем, планета наша,
похожая на новобранца,
потеющего на марше.
.
И. Бродский
операбельно
.
а Девочка шла, молилась и крест несла – дуэтом на два весла - за двоих одна.
"Подумаешь - долгий путь, я уж как-нибудь, задумайся и забудь - я в ногах сильна, а в сердце моем весна»
Зачем ему – он новей,
поёт себе, соловей, и дуги его бровей – почти совершенство форм.
«Ты дура ли, или Бог – ну кто бы тебя сберёг? Присядь, отдохни чуток –
Чай-кофе-морковный сок? А может быть, хлороформ?»
А Девочке – снег и град, слова невпопад, не в лад, хоть Киев хоть Тринидад – только трын-трава. «Подумаешь, груз тяжел, зато вот и снег пошел! И если ты не учёл – Я еще жива.»
«Да разве же это жизнь, задумайся, обернись, и может устанешь – вниз и наверх пойдешь? Тебе хоть чуть-чуть не лень - в свою превращаться тень? Ты каждый обычный день словно крест несёшь…»
А Девочка шла и шла, и в общем – еще б ы л а, и то, что несла – несла,
и было ей хорошо.
А он был умней на век, и в общем – лишь человек, его подбородок – вверх, но момент ушел.
И надвое – стали два, неважно, кто прав/права, тут не было волшебства –
Как и подлеца.
И время шло чередом сквозь улицу, город, дом, и свет растворялся в нём
От её лица.
Ты победительница со шрамом, весёлый клоун больших арен,
Тебя всему научила мама, училась плохо, ведь было лень –
Предпочитала неспёртый воздух, весёлых гравиев звонкий шум,
Свободных неб золотые звезды, призыв незапертых желтых лун
Последней дурой слывешь в миру.
Ты – удивительное, но рядом. Живучий парусник на мели,
Твои сороки твердили – надо, добычу бережно стерегли,
А ты барахталась в мелководье, пусть очень медленно но вперёд
Саргассы – сложная вещь в природе, они старались замедлить ход,
Но парус был – из последних мод.
Ты – красивейшее безобразье, нелепый радостный разнобой,
Вокруг – князья, кумовья и грязью заляпан чистый морской прибой.
Но ты держись, ты такая птица – тебе не велено ведать дно,
А если будешь к нему стремиться, то будешь с кем-нибудь заодно
Но ни за чем тебе всё оно.
Тебя приветствуют все уродцы – от тех с изьяном до тех с мольбой,
И ты бы рада помочь народцу, да Бог не создал тебя такой.
Тебя саму бы спасать и холить, до мелкой родинки на щеке,
Тебя бы выпустить, да на волю, к какой-то выдуманной реке…
А ты смеешься, тебе «да ладно!», и если думать – то ни о чём,
Но ангел твой задремал халатно за слишком узким твоим плечом.
Скорей целуй его горячо.
так и будет: идущий по грудь в ледяной воде
захлебнется и станет безмолвен, как черный ящик.
человек человеку корреспондент,
адвокат, собеседник, душеприказчик,
прокурор, собутыльник в дырявой майке,
пятилетний мальчик в цветных колготках,
девочка с глазами сибирской лайки,
архитектор в очереди за водкой.
а еще говорят, человек человеку брат;
человек человеку Чернобыль и Китеж-град,
человек осторожен, и нежен, и смел, и груб,
как каленый нож, как лекарство у самых губ.
и вроде бы жили,
разговаривали, дышали,
от неба прятались под разноцветный зонт...
а черный ящик на самом деле - оранжевый шарик,
каждый вечер падающий за горизонт.
Подруга милая,кабак всё тот же.
Всё та же дрянь красуется на стенах.
Прогресса нет.И хорошо что нет. Иосиф Бродский.
Мне нравилось как он меня читал,
Расстёгивал слова и обжигался,
Но в главном никогда не ошибался,
Он точно знал куда вела черта,
Куда ленилась линия и чьи
Сомнительные образы бросались
На амбразуры, знал как зреет зависть
К самой себе и тысяче причин
Собой не быть. Мне нравилось как он
Включал дожди и смешивал чернила.
А я ломала пальцы и чинила
И причиняла близость высоко,
В долгу у совпадений. Он умел
Прощать меня заранее, задолго
До новой неизбежности, за то, как
Изъяны умножаются в уме,
Внутри системы, празднующей сбой,
За мальчика [который безупречен],
Нарочно не спешащего на встречу
К странице с недописанным собой.
© Copyright: Sterva, 2012