Человек каждый день поднимается, как на бой.
Человек каждый день поднимается, как на сцену.
Человек очень занят –
он между собой
и ещё одним человеком возводит стену.
Выше стены Китайской,
Китайской стены длинней.
Птица не перелетит,
не перелезет ящер.
Ласточкиного гнезда не совьют на ней,
и оставят надежду всяческие входящие.
За кирпичом кирпич, за плитой плита.
Без обеда, без ужина и без чая.
Смотри, человек, - я любил тебя так и так,
я вот так, и так, и так тебя не прощаю.
Хоть бы одна бойница, одно окно,
хоть бы свободный вечер -
майский, ветреный и бесценный...
Человек говорит: мне давно уже всё равно.
Мне не больно.
Мне просто нравится строить стены.
А там, на благословенной твоей стороне,
столько прекрасных мест, -
что же ты тянешь вожжи?
Человек стоит, прислонился щекой к стене.
Человек другой никуда не уходит тоже.
Есть на форуме комната тайная -
бар - релакс для уставших модеров...
Там в почете коктейль валерьяновый,
(не поймет только тот, кто не пробовал.)
Поздно ночью ,приспав буйный форум,
дамы - с терпкой настойкой пустырника,
мужики грамм по 200 берут корвалола
и заводят на утро будильники...
А с рассветом выходят на форум опять
100 вопросов читать
100 ответов писать.
Нам бы просто с утра холодной воды из-под крана,
Нам бы к ночи успеть возвратиться домой,
И когда-нибудь всё же увидеть далёкие страны,
Сесть в большой пароход и оставить след за кормой.
Нам бы просто зимой укрыться от холодного ветра,
Позабыть все печали пятном на запотевшем стекле
Нам бы просто с тобою не верить в дурные приметы,
Наяву и во сне, наяву и во сне.
После долгой дороги приходит усталость.
После длинной зимы приходит весна.
Каждый солнечный день пусть приносит нам радость,
Если нам суждено дожить до утра.
Нам бы просто зимой укрыться от холодного ветра,
Позабыть все печали пятном на запотевшем стекле
Нам бы просто с тобою не верить в дурные приметы,
Наяву и во сне, наяву и во сне.
Где-то за океаном в тумане неведомый берег.
Где-то над облаками цветущий и сказочный сад.
Нам пора выходить, но закрываются двери,
А на улице дождь, а на улице град.
Нам бы просто зимой укрыться от холодного ветра,
Позабыть все печали пятном на запотевшем стекле
Нам бы просто с тобою не верить в дурные приметы,
Наяву и во сне, наяву и во сне.
Она звонит ему: "Я жду тебя дома, ставлю чайник,
По дороге обратно купи сгущенного молока"...
Он, улыбаясь, поправит куртку:
"Хорошо, скоро буду, родная, целую, пока"...
Возвращаясь домой, наблюдает привычную уже картину:
Она в его футболке у плиты босиком.
Он бросает на тумбочку ключи от квартиры
И протягивает ей пакет с молоком...
После - тихий обычный ужин,
Моют на кухне тарелки вдвоем.
И только им одним известно, сколько преодолели,
Чтоб просто вместе уснуть потом.
Я счастлив тем, что есть на свете дом,
Где так тепло и где друзья
Всегда так рады, если к ним приеду я
В своем костюме городском.
Мы встретим с разговорами рассвет,
Допьем свой чай и ляжем спать,
Табачный дым оставив в комнате летать
От целой пачки сигарет.
Мои друзья живут в краю озер,
Где каждый камень мне знаком,
Где каждым летом ходят дети босиком
И не смолкает птичий хор.
Спешу сюда, устав от суеты,
Как тот чудак, что за собой сжигал мосты.
Я с детских лет стремился в те места,
И рад, что дверь не заперта.
А если вдруг придет ко мне беда,
И будет трудно одному,
Я поспешу вернуться к детству своему,
Туда, где солнце и вода.
Порадуюсь теплу грибных дождей,
И пенью птиц, и тишине,
Что каждый раз звучала музыкой во мне,
Когда я так нуждался в ней.
Ты - мое несвершение, непобеда, черт дери тебя, нету сегодня слов.
До забора чужого хромает лето, ноги выдрав из цепких твоих оков,
Ну а я, нахмурясь под светом лампы, созерцаю фотки, заметки, статусы,
Коль кому-то счастье и в паспорт штампы, мне - уж если цветы, то конечно кактусы.
Ты моя насмешка, мой кнут и пряник. Мой строптивый, радужный и слепой.
Мой Булгаков, мой бешеный Чак Паланик, мой слабак и скрюченный негерой.
Ну кому, скажи мне, таким доставшись, ты обласкан будешь и полюбим?
Кто поймет, что однажды тебе отдавшись - он теперь навеки непобедим?
Так и быть, разворочай чужие гнезда, жги мосты, деревни и города.
Мой удел очищать от мазута звезды, тем живу, тем, наверное, и горда.
Только ты перепутай однажды числа и пороги, и бешеный рев страстей,
И приди, без повода и без смысла, обогреться возле моих костей.
А к любви моей подходить не надо, здесь тебя подавно уже не ждут...
Ты - моя пустыня Гамада, хрен там выживешь, если ты не верблюд.
где ток зябры не живут...
даж на деревьях гнёздышки вьють...
наговариваешь,мать,наговариваешь...
ненуачо, бурёнке, значится в пластилиновой вороне можно в гнезде жить, а зябры рыжие чёли??? туда же... на пальму, опять же обзор, гнездо обширное, крррасота)))
Баба Катя прячет руки в рукава,
не снимает платья даже по ночам,
у нее растет на заднице трава,
но она не обращается к врачам,
баба Катя полагает — средь врачей
недовыявили все же палачей.
Баба Катя, хорошо поворожив,
может видеть на три метра вглубь земли,
утверждает, что покойники ушли
строить светлую покойницкую жизнь,
что могилы лучших отпрысков страны
телевизорами все оснащены.
Баба Катя ищет травы при луне,
килограммами в сельпо скупает соль;
в лесе огненное скачет колесо —
баба Катя уверяет, что к войне.
Да и женщину с кошачьей головой
баба Катя наблюдает не впервой.
Впрочем, что ей, бабе Кате, за печаль? —
у нее на лбу невидима печать,
и когда падет на землю саранча,
бабе Кате будет не о чем скучать,
потому как стерва Клавка из ларька
под раздачу попадет наверняка…
Баба Катя зналась с Нестором Махно,
заряжала Троцкому наган,
говорят, что в черной маске домино
сам Пилсудский пал к ее ногам…
Бабу Катю принимали семь царей,
к сожалению, один из них — еврей.
У нее вставная челюсть на столе,
у нее в стакане спит стеклянный глаз,
баба Катя ковыряется в земле,
понимая в этом много лучше нас.
А над ней в слоях воздушного стекла
овощные плавают тела.
Баба Катя, ты ль взойдешь туда,
словно одинокая звезда?
Нет, сказала баба Катя, я уже
окопалась на последнем рубеже,
у меня ли не лежит на страх врагам
под подушкой ворошиловский наган!
Выйдет зверь из моря, грозен и красив,
содрогнется весь перовский жилмассив,
над промзоной третий ангел вострубит,
только ваша баба Катя устоит
на развалинах, в рванине, босиком,
угрожая зверю черным кулаком.
Для того ли меня мама родила,
чтобы я под зверя лютого легла?
Эй, товарищи покойники, за мной —
в чине ангельском и крылья за спиной!
Подведите мне горячего коня,
охладите кислым яблоком меня,
поднесите мне зеленого вина,
подтяните мне тугие стремена!
Эх, не выдай, черный ворон, красный стяг,
мы еще у зверя спляшем на костях!
Саранча летит железная, звеня,
семь патронов в барабане у меня.
Семилетняя закончится война —
кто-то ж должен на развалинах прибрать?
Нет, сказала баба Катя, ни хрена
я еще не собираюсь умирать.
Вы уйдете-пропадете кто куда,
я останусь, одинокая звезда.
Сколько выпадет золы — не разгрести,
то-то розам будет весело цвести!