Меня одного сквозь горящие здания
проститутки на руках как Христа понесут
и покажут Богу в свое оправдание.
ну не так уж, чтоб и совсем не признавал... с властью шутить нельзя) но делал это по-своему)
Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни -
самые важные!-
служащие расходятся на заседания.
Заявишься:
"Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она".-
"Товарищ Иван Ваныч ушли заседать -
объединение Тео и Гукона".
Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
"Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом".
Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет -
голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
"Пришел товарищ Иван Ваныч?" -
"На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома".
Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
"Зарезали!
Убили!"
Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
"Оне на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там".
С волнением не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
"О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!"
о совпадениях
Марта Яковлева
я все это уже читала и я все это проходила
росчерк дедушки генерала сумка бабушки крокодила
и портрет в полный рост на вырост и зеркально смущение в раме
деревенский телячий выпас детским почерком письма маме
я все это переживала ну за что мне по новой кругом
карусельщик запил забава перешла уже в пытку. цугом
ходят лошади по старинке на картинке в дагеротипе
я сдуваю с плеча пылинку и волнуясь шепчу "простите"
и рассказываю о детстве, о паркетных полах на кухне,
о балетках, и о балете и о том как коленки пухли
как стеснялась и как не смела возразить до 15 взрослым
а потом загорелась, сгорела и обритым ушла подростком
доживать беспризорную юность по общагам и по вокзалам
и спохватываюсь под хлестким - я не много ли рассказала?
и немею от совпадений и буквально бреду по кругу
слыша дьявольским наважденьем голос новоей своей подруги
я все это уж читала, где-то все это уже было
и про дедушку генерала и как бабушка вас любила
Заводил часы - мне пружина в лоб,
А гитару взял - порвалась струна.
Прочь жена ушла, только дверью - хлоп!
И не понял я, в чём моя вина...
Борщ поставил я на плиту согреть,
Черпаком плеснул на халат слегка.
Кран открыл (набрать ванну чтоб на треть),
Замочил халат, взял с вином бокал.
Из руки бокал - скатерть вся в вине,
Рыбу резать стал, да по пальцу - в кровь.
Ну и что ещё, интересно мне,
Поднесёт судьба, издеваясь вновь?
В кресло сел в тоске, подлокотник - хрусть,
Я включил торшер, абажур упал.
Из розетки треск, а в душе лишь грусть.
Пультом телик щёлк - новостной канал.
Там увидел я, как танцует мост,
Спутник вниз упал, в ЖКХ бардак,
Всё равно за Русь будет первый тост,
За реформы (хоть треть их - явный брак).
Пусть я ростом мал, но ведь часть Руси,
С груши вишня и плоть от плоти я.
От несчастий, Бог, ты меня спаси,
Ведь дана тобой чаша мне сия.
А вода уже в ванной через край,
И из кухни дым - то борщу хана.
"Мне шагнуть в окно? Прыгнуть под трамвай?" -
Закричал Луне, но нема Луна.
В темную ночь луна упала,
Резко дорога свернула вправо,
В темную ночь никто не сможет нам помочь.
Хоббит в трусах семейных пляшет,
тролли с горы дубиной машут,
В темную ночь никто не сможет нам помочь.
Гном под горой мифрил мешает,
а сталевар всех посылает.
Фродо и Сэм сварили зелье,
Все напились и офигели.
в темную ночь никто не сможет нам помочь...
Скрип шагов вдоль улиц белых,
Огоньки вдали;
На стенах оледенелых
Блещут хрустали.
От ресниц нависнул в очи
Серебристый пух,
Тишина холодной ночи
Занимает дух.
Ветер спит, и все немеет,
Только бы уснуть;
Ясный воздух сам робеет
На мороз дохнуть.
А. Фет