Кто скажет, что люди одолели эти соблазны и избавились от них? Нет, люди постятся, прежде чем заговорить о них преклонив колена, оповещают о них царей и в их честь пляшут под торжественную музыку. Что тут поделаешь…
Посему, если благородному мужу приходится взойти на престол, ему лучше всего следовать не-деянию. Благодаря не-деянию он обретёт покой в своей природе и судьбе. И если благородный муж способен не причинять ущерба своему телу и не напрягать зрения и слуха, то, даже сидя недвижно, он будет иметь драконий облик, и, даже храня глубокое безмолвие, он возымеет громоподобный глас. Он будет воздействовать духовной силой. Он будет как бы бездеятелен, а всё сущее предстанет ему паром, возносящимся ввысь. К чему тогда думать о том, как лучше управлять Царством?
— Если не управлять Царством то, как исправить сердца людей?"
– Будь осторожен, не тревожь людские сердца! Сердце у человека опускается, когда его унижают, и возносится, когда его хвалят. Человек с опустившимся сердцем – что узник; человек с вознесшимся сердцем – всё равно, что палач.
Сердце человека, будучи уступчивым и мягким, становится сильным и жёстким, оно и острое, и гладкое. Загораясь, оно становится горячим, как пламя. Остывая, оно становится холодным, как лёд. Так быстро оно меняется. Покоясь, оно черпает свой покой из бездны в себе. Действуя, оно взмывает к небесам. Что может быть более гордым и свободным на свете, чем человеческое сердце?
Великое Совершенство перестало объединять людей, природа их была унижена и разорвана на части. В мире возлюбили знания и погрязли в корыстолюбии. И вот пустили в дело топоры и пилы, чтобы навести порядок, стали казнить по угольнику и отвесу, выносить приговор долотом и шилом. Мир был ввергнут в великую смуту, и преступления поселились в людских сердцах.
Нынче казнённые лежат друг на друге, заключённые теснят друг друга, приговорённые к смерти стоят друг за другом. А между закованными в наручники, ходят проповедники. Куда уж дальше! Большего позора и бесстыдства придумать нельзя! Неужели не видно, что их мудрость и знание служат долоту и ошейнику? Что их человечность и долг служат кандалам и наручникам?
Обыкновенным людям нравится, когда другие чем-то на них похожи, и не нравится, когда другие чем-то от них отличаются. Любовь к себе подобным и неприязнь к непохожим на других рождена желанием выделиться из толпы. Но разве тот, кто жаждет выделиться из толпы, и в самом деле человек выдающийся? Чем добиваться всеобщего одобрения твоего искусства, лучше позволить быть на равных всем искусствам.
Кто понимает, что вещь становится вещью благодаря тому, что вещью не является, тот не просто управляет людьми, а выходит за пределы земного мира. Одинокий он уходит, одинокий приходит, а потому зовётся "в одиночестве живущим".
Учение «Старого Ребёнка» – словно тень, отбрасываемая телом, и эхо, вторящее голосу. На любой вопрос откликнется, понимая чувства людей, ощущая сопричастность свою всему свету. Он пребывает в незыблемом покое, движется, не ведая границ, ведёт каждого сообразно его устремлениям и приводит каждого к его изначальной природе. Странствует привольно и бесконечно, выступает, никуда не отклоняясь, безначален и телом слит, с Великим Единством.
Презренны, а в жизни необходимы: таковы вещи. Низменны, а нельзя на них не опереться: таковы простые люди. Утомительны, а нельзя ими не заниматься: таковы мирские дела. Грубы, а нельзя не оповещать о них: таковы законы. Далеко отстоит, а нужно держаться за него: таков долг. Всегда рядом с тобой, а должна быть распространена на всех – такова человечность. Разделяют, а должны свиваться в одну нить – таковы ритуалы. Пребывают внутри, а нужно к ним стремиться – таковы жизненные свойства. Едино, а не может не изменяться – таков Путь. Обладает духовной силой, а не может не действовать.